Утро Петровича. Ацетатальдегидные зарисовки

Участники событий:
Петрович. Алкаш неопределенного возраста.
Приемщик стеклотары. Злобный мужик лет сорока
Колян. Алкаш лет тридцати пяти, сумевший благодаря алкоголизму и развивающемуся циррозу печени, выглядеть на шестьдесят.
Жена Коляна. Женщина, возраст которой нельзя определить из за постоянно побитой рожи.
Манька. Торговка самогоном.
Действие происходит в Одессе, на перекрестке улиц Косвенной и Средней.

Петрович проснулся от того, что в глаза ему ярко светило солнце. Наглый лучик смог пробиться через какую то щелку в грязной, никогда нестираной шторе, и слепил. Голова болела так, что казалось, сейчас расколется на части. К горлу подкатывала тошнота, по телу пробегал озноб.
Матернувшись, Петрович с трудом встал с кровати. На столе стояла бутылка, оставшаяся с вечера. Трясущейся рукой Петрович взял ее за горлышко и приподнял. На дне оставалось немного жидкости, которая показалась совершенно охуевшему от похмелья мужику коктейлем из божественного нектара и амброзии. И пахло от бутылки не вонючим самогоном, а благородной амброй.
Налив остатки самогона в стакан, Петрович одним глотком выпил обжигающее пойло и занюхал единственной закуской нашедшейся у него - сухой коркой, которой побрезговали даже мыши, в изобилии водившиеся у него.
Наглые твари обгрызали обувь, мигом сжирали любую еду, случайно попадавшую в дом, порой, с голодухи, даже точившие зубы об ножки табурета, но эту корку трескать не захотели.
Буквально через минуту в голове начало проясняться. Даже руки немного перестали дрожать. Но Петрович знал, что это ненадолго, и через пол часа похмелье нахлынет на него новой волной.
В углу кухни стояло спасение - мешок пустых бутылок, собранных накануне. Нужно было найти в себе силы отнести их в приемку, а потом, пройти еще через три двора к тете Мане, у которой всегда был в продаже пусть вонючий, но забористый и дешевый самогон.
Тетей, Маньку называли уже лет 30. Никто не знал ее возраста, да и имя, скорее всего у нее было другое. Переехав неизвестно откуда, толстая и наглая баба моментально начала торговать первачом. Сразу же она подружилась с участковым, ну а клиентура нашлась сама.
В долг стервозная тетка никогда никому не отпускала, но и водой, зато, свой продукт не бодяжила. Да и, в отличии от магазинного продукта, никто от ее самогона насмерть не травился. А многочисленные циррозы и делириум тремор, косившие ее клиентуру, местная алкобратия относила к последствиям хуевой экологии и американских испытаний в районе атолла Бикини.
С трудом подняв звенящий стеклом мешок, Петрович вышел из квартиры. Замка на двери не было, дверь просто подпиралась половинкой красного кирпича. Да и на хуй не нужен был замок. Ведь кроме продавленного дивана, найденного на свалке, старого табурета и трехногого стола, в квартире не было ничего. Ну, разве что пара костюмов, подаренные родственниками помершего ветерана всех войн. Правда ветеран был на пол-головы ниже и на 4 размера толще Петровича, но штаны, подвязанные тесемкой не спадали, и потому вполне устраивали.
Усатый, вечно озлобленный приемщик пересчитал бутылки, и вывалил в ладонь Петровичу несколько грязных бумажек по гривне, и горсть медяков. Впритирку, хватало на пол литра самогона. Приободренный Петрович, не обращая внимания на матюки приемщика побрел к Маньке.
На всю улицу разносились вопли. Шум исходил из приоткрытого окна, одна половина которого была заложена картонкой. Происходило вполне привычное утреннее действо - свою супружницу пиздил Колян. Бывший старлей, уволенный из славной Украинской армии за алкоголизм. Никто не мог поверить, зная как бухали украинские офицеры, что из армии могут попереть за такое. Коляну удалось невозможное.
Оказавшись на гражданке, Коля запил еще сильнее, на пару с ним, с горя, запила и его жена, имени которой никто не знал. Их ребенка забрали бабушки поняв, что исправит это семейство только могила.
Сценарий был привычен и однообразен. Давно допившись до полной потери памяти, каждое утро Колян считал, что оставил в бутылке немного наутро, и пиздил свою благоверную за то, что она все выпила сама пока он спал. На самом деле, оставить Колян ничего не мог по определению. Создавалось впечатление, что он в состоянии сам выжрать целое ведро.
Но каждое утро жинка получала свою порцию пиздюлей, и каждое утро, прикрыв синяки косынкой, шла к Маньке.
Никто не знал, где Колян берет деньги на бухло. Подозревали, что таким образом, его вполне благополучные родители, просто откупают внука от предъявления Коляном, в приступе очередной белой горячки, родительских прав.
Добредя до Маньки, Петрович пересыпал в ладонь с короткими пальцами - сардельками горсть денег, получил столь необходимую ему бутылку и побрел к себе. Летнее Солнце уже поднялось высоко, одесситы спешили на работу, а Петрович предвкушал то, как он сейчас нальет целый стакан живительной влаги и выпьет, придерживая за локоть трясущуюся руку, дабы не расплескать ни капли...