Утро Петровича. Ацетатальдегидные зарисовки. Юморина

Петрович проснулся в предвкушении праздника. Праздника, который происходил ежегодно - первоапрельская Юморина. В этот день город погружался в беспробудное веселье, а под вечер оказывался завален пустыми бутылками, сулившими Петровичу неплохой барыш и даже, нередко, потерянными спьяну монетками и купюрами. За это Петрович очень уважал Юморину, и считал, после своего дня рождения, своим любимым праздником.
Петрович встал, оделся в честь праздника в лучшее - серый свитер, подаренный соседом, совсем не заношенный и черные потертые джинсы.
Центр города постепенно заполнялся людьми. В основном, это были школьники и студенты. Школьники весело визжали, примеряя друг на друге поролоновые уши и разрисовывая физиономии в разные цвета, студенты же шли с кульками, в которых позвякивало что то стеклянное. Явно - бутылки.
На Дерибасовской народа было побольше. Все явно чего то ожидали, но никто не знал чего. По слухам, по улице должен был пройти какой то парад. Парад Петровича интересовал мало, и он отправился к Дюку, на бульвар.
На бульваре было немного ветрено, порт был почти пуст. Сезон массового захода туристических кораблей еще не наступил.
Петрович любил иностранных туристов. У них всегда можно было стрельнуть зеленую купюру, которую потом обменять на кучу гривневых.
Народ степенно прогуливался по Потемкинской. Время от времени отдельные группки сворачивали на склоны, где под прикрытием голых еще кустов можно было спокойно выпить, не опасаясь что заметут менты, толпами бродящие по верху. Петрович решил тоже пройтись вдалеке от цивилизации.
На скамейке сидела толпа сопляков. Возле них стояло несколько пустых бутылок из под водки и две полных. Судя по всему, они заливались уже давно. По глазам было видно, что сопляки навеселе, один из них отойдя на пару метров от компании, блевал в кустики.
Наиболее трезвый из компании посмотрел на Петровича, и вдруг, призывно махнул рукой: "Дед, накати с нами!". Дважды повторять не было необходимости. Петрович тут же подошел, и бережно принял из рук парня наполненный до краев пластиковый одноразовый стакан. Водка приятно обожгла горло. Кто то сунул Петровичу в руку сосиску, дед закусил.
- Что дед, на Юморину пришел?
- Да вот... Чего дома сидеть то.
- Это правильно! Дома никто не нальет!
Компания весело заржала. Петровичу тоже стало весело. Налили еще. В голове приятно шумело, парни оказались очень нормальными ребятами. Они с радостью подливали Петровичу и совали ему в руку то сосиску, то хлеб с салом то огурец.
Но ничто хорошее не может продолжаться долго. К компании, внезапно подошли два мента. Один из них, усатый и красномордый, пнул пустую бутылку и посмотрел на всех так, как будто они только что совершили как минимум, массовое убийство:
- Так. Бухаем. В общественном месте. Ну, собираемся и идем.
Один из парней попытался что то сказать, но заплетающийся язык плохо слушался. Тогда, со скамейки поднялся тот самый парень, позвавший Петровича. Он отошел с красномордым чуть поодаль, и о чем то начал с ним говорить. Вскоре он достал из заднего кармана брюк купюру с изображением молодого Шевченко, сунул менту в руку и вернулся.
- Ну что. Праздник закончен. Расходимся.
Парни быстро собрали пакеты и пошли куда то. Петрович остался один. Менты, получившие пару копеек, ушли, стало одиноко. Петрович отправился на Думскую, к горисполкому.
Там бушевало веселье. Огромная сцена, закрывшая собой все здание Городской Думы была пока пуста, но из огромных динамиков громко звучала музыка. Несколько десятков человек отплясывали под непривычные Петровичу ритмы. Они были веселы сами и изрядно веселили своими танцами окружающих.
Внезапно, Петрович почувствовал какой то невероятный прилив энегрии. Она рвалась из него наружу. Сопротивлятся этому ощущению не было возможности.
Петрович вышел на середину импровизированного танцпола, снял куртку, бросил ее оземь и пустился в пляс.
Ему вдруг представилось, что он стоит на сцене какого то огромного и очень красивого театра. Что публика вокруг - не праздно шатающиеся зеваки, подбадривающие Петровича криками "Давай дед, жги!" а господа и дамы в изысканных нарядах, готовые не только искупать в овациях Петровича, но и носить его на руках, восхищаясь талантом. И музыка, окружающая Петровича - не какая то электронная "бум- бум" на непонятном языке, а лучшая в мире мелодия написанная лучшим в мире композитором специально для Петровича. Это заворожило Петровича. Его переполняло веселье и эйфория. Не замечая вокруг себя никого, Петрович плясал, и чувствовал себя вновь молодым, веселым и здоровым.

Музыка гремела над площадью, толпа свистела и хлопала Петровичу, Юморина была в самом разгаре...